Дождь стучал в грязное стекло настойчиво, как кредитор, которому не платили полгода. Винсент Гэллоуэй сидел в своем вращающемся кресле, изучая уровень дешевого бурбона в бутылке. Жидкость плескалась на дне, янтарная и безнадежная, как обещания политика перед выборами. В офисе пахло пылью, старым табаком и тем особым сортом одиночества, которое можно найти только в дешевых конторах Бэй-Сити. Дверь распахнулась без стука, впуская в комнату сквозняк и запах дорогих духов — «Шанель» или что-то вроде того, аромат, способный заставить епископа выбить витраж в собственной церкви. На пороге стояла она. Блондинка. Из тех, что могут остановить уличное движение одним взмахом ресниц. Капли дождя блестели на мехе её накидки, словно бриллианты, которые она, вероятно, забыла в другой шубе. Она окинула кабинет взглядом, в котором читалось столько же тепла, сколько в дуле полицейского спецназа. — Вы Гэллоуэй? — спросила она. Голос был низким и чуть хрипловатым, будто она только что докурила сигарету или закончила плакать. Винсент медленно поставил стакан на стол, оставив мокрый круг на полировке, которая видела лучшие времена еще при сухом законе. В кармане у него было четырнадцать долларов с мелочью, а аренда офиса просрочена на две недели. Эта женщина пахла деньгами. И крупными неприятностями. Обычно в Бэй-Сити эти две вещи ходили под ручку.

Винсент вытащил из ящика второй стакан, протер его рукавом пиджака, который, по правде говоря, был ненамного чище стекла, и плеснул туда бурбона. Жидкость булькнула, как умирающая надежда. Он пнул ногой стул для посетителей, пододвигая его к ней — кожа на сиденье потрескалась так же сильно, как и его собственная жизнь. — Садитесь, леди. Это не «Вдова Клико», но микробов убивает наповал. Женщина посмотрела на стакан, потом на Винсента. В ее глазах мелькнуло что-то похожее на уважение — или на жалость, эти две вещи в Бэй-Сити часто путают. Она опустилась на стул с грацией пантеры, приготовившейся к прыжку, и осушила стакан одним глотком, даже не поморщившись. Это был плохой знак. Женщины, которые так пьют дешевое пойло, обычно приносят беды, которые не смыть и океаном. — Вы умеете принимать гостей, мистер Гэллоуэй, — сказала она, ставя пустой стакан на стол. Звук вышел тяжелым, как приговор судьи. — Меня зовут Эвелин Кросс. Мой муж исчез три дня назад. Вместе с кое-чем, что принадлежит… очень серьезным людям. Винсент плеснул себе остатки из бутылки, чувствуя, как алкоголь начинает развязывать тугие узлы в желудке. Дождь за окном усилился, отрезая их от остального мира. — Мужья исчезают каждый день, миссис Кросс. Обычно они всплывают в мотеле на окраине или на дне залива. Что из этого ваш случай?

Винсент покачал стакан, наблюдая, как янтарная жидкость омывает стекло, словно прилив на грязном пляже. Он решил не ходить вокруг да около. — Послушайте, куколка. Если ваш благоверный сбежал с секретаршей, это одно. Но вы сказали «серьезные люди». Это меняет тариф. Что именно он прихватил? Фамильное серебро? Любимую канарейку босса? Эвелин медленно достала из сумочки длинную тонкую сигарету. Винсент щелкнул своей поцарапанной Zippo раньше, чем она успела попросить. Огонек на мгновение осветил ее лицо — красивое, неподвижное и холодное, как мраморное надгробие на элитном кладбище. — Он взял гроссбух, — сказала она, выпуская струю дыма в потолок, где паутина дрожала от сквозняка. — Черную бухгалтерию Маркуса Торна. Имена, цифры, маршруты поставок, взятки судьям. Винсент почувствовал, как бурбон в желудке превращается в аккумуляторную кислоту. Маркус Торн. Человек, который владел этим городом так же прочно и безжалостно, как рак владеет легкими заядлого курильщика. Перейти дорогу Торну было все равно что пытаться остановить товарный поезд зубочисткой. — Леди, — тихо произнес Гэллоуэй, глядя ей прямо в глаза, которые теперь казались дулами двустволки. — Ваш муж не просто вор. Он покойник, который забыл лечь в гроб. Если Торн ищет эту книгу, то весь Бэй-Сити сейчас перевернут вверх дном.

Винсент не отвел взгляда. Он откинулся на спинку кресла, скрипнув пружиной, которая звучала как жалоба старой шлюхи на жизнь. — Послушайте, леди. Торн делает из людей консервы. Если я влезу в это дело, мне понадобятся новые ботинки, чтобы убегать, и, возможно, новый комплект зубов, если я не буду бежать достаточно быстро. Это стоит дорого. Пятьсот долларов вперед. И столько же, когда я верну вам мужа или то, что от него останется. Эвелин Кросс даже не моргнула. Ее рука скользнула в сумочку с той же холодной решимостью, с какой хирург берется за скальпель. На мокрый стол лег пухлый конверт. Винсент увидел уголок новенькой банкноты — зеленой и хрустящей, как свежий салат-латук. — Здесь пятьсот, — сказала она ровным голосом. — Мне не нужны оправдания, мистер Гэллоуэй. Мне нужен результат. Джонни был напуган. Он сказал, что у него есть «страховой полис», и он собирается залечь на дно там, где «даже дьявол не станет искать». Гэллоуэй накрыл конверт ладонью. Деньги грели руку даже через бумагу. Это было больше, чем он зарабатывал за три месяца ловли неверных жен и поиска сбежавших пуделей. Но и пахли они не типографской краской, а порохом и будущей кровью. — «Где дьявол не станет искать», — повторил Винсент, пряча конверт во внутренний карман пиджака, поближе к сердцу. — В Бэй-Сити таких мест немного, обычно это церкви или библиотека. Но Джонни, я полагаю, не был книжным червем. Где он любил прятаться от реальности, миссис Кросс? У него были любимые бары, игровые притоны, старые подружки?

— Расскажите мне о «страховом полисе», — потребовал Винсент. Он не сводил с неё взгляда, ожидая, пока трещины в её ледяной броне станут достаточно широкими для правды. Эвелин затянулась, и дым окутал её лицо вуалью, сквозь которую её глаза казались еще более усталыми. — Джонни не был поэтом, мистер Гэллоуэй. Он был букмекером. Он верил не в метафоры, а в стальные замки, — она снова полезла в сумочку, на этот раз без конверта. На стол, рядом с пятном от виски, лег маленький латунный ключ с выбитым номером «402». — Центральный автовокзал, — выдохнула она, и в её голосе зазвенела струна страха. — Он сказал, что это его «билет в один конец». В ячейке лежит то, что может похоронить Торна. Или нас всех. Она встала, поправив меховую накидку движением, в котором было больше нервозности, чем элегантности. — Я не могу туда пойти. Люди Торна следят за вокзалами, аэропортом, даже за выездами из города. Они знают мою машину. Но вас, детектив, они пока не знают. У вас есть деньги, есть ключ. Найдите Джонни до того, как его найдут рыбы в заливе. Дверь за ней закрылась, оставив в воздухе шлейф дорогих духов, который медленно проигрывал войну запаху старой пыли. Винсент взял ключ. Он был теплым от её рук и тяжелым, как заряженный револьвер. Гроссбух Маркуса Торна. Эта маленькая железка могла открыть ящик Пандоры, по сравнению с которым Великая депрессия показалась бы детским утренником. Гэллоуэй подошел к окну. Внизу, на мокром асфальте, серые автомобили ползли, как жуки, спасающиеся от потопа. Автовокзал был в десяти кварталах — муравейник, где легко затеряться, но еще легче получить нож в ребра в толпе.

Винсент притянул к себе тяжелый бакелитовый телефон, который пах чужим дыханием и плохими новостями. Пальцы привычно набрали номер Луи «Устрицы» — человека, который знал о городской грязи больше, чем муниципальная канализация. Гудки в трубке тянулись медленно, как время в тюремной камере, пока наконец на том конце не раздался сиплый голос, напоминающий звук раздираемого картона. — Й-я слушаю. — Это Гэллоуэй, Луи. Не вешай трубку, если тебе дороги твои пальцы. Винсент зажал трубку плечом, чиркнув зажигалкой. Огонек выхватил из полумрака клубы дыма, которые тут же смешались с серым светом из окна. — Винс? Черт, я думал, тебя уже закатали в бетон. Чего тебе? — Погода на автовокзале. Говорят, там ожидаются осадки в виде свинца. Луи помолчал. Слышно было, как он нервно сглотнул, даже через треск линии. — Хуже, Винс. Там пекло. Гориллы Торна пасут зал ожидания. Я видел «Спичку» Мэлоуна у газетного киоска, он читает «Таймс» вверх ногами уже час. Они ждут кого-то, кто пойдет к камерам хранения. Гэллоуэй выпустил струю дыма в потолок. Информация стоила потраченного цента. — Есть способ проскользнуть мимо, чтобы Мэлоун не сделал во мне лишних дырок? — Погрузочная платформа с северной стороны, — прошептал Луи, понизив голос до свиста. — Там сейчас разгружают почту. Водитель грузовика — мой кузен, он оставит дверь открытой на пять минут. Но, Винс... если Торн узнает, что я сдал схему, мне не жить. — Ты уже мертв, Луи, мы все мертвы, просто еще не упали. Бывай. Винсент бросил трубку на рычаг. Звук вышел резким, как выстрел. Он проверил барабан своего «Кольта» — шесть патронов, шесть аргументов в споре с судьбой. Северная платформа. Шанс проскочить между каплями дождя.