Закат над Средиземным морем напоминал кровоподтек на теле утопленника — лиловый, с прожилками грязно-желтого. Джулиан Кросс щелкнул зажигалкой Ronson, и пламя на секунду осветило его лицо, прежде чем он прикурил сигарету с тяжелой смесью турецкого и балканского табака. Дым, густой и ароматный, наполнил легкие привычным ядом. Он стоял на ступенях «Отель де Пари», наблюдая, как швейцары в ливреях распахивают двери «Бентли» и «Феррари», извергающих на тротуар стареющую плоть европейских промышленников и их бриллиантово-твердых спутниц. Воздух пах сосновой смолой, выхлопными газами и дорогими шлюхами. Кросс поправил манжету сорочки из морского островного хлопка. Под левой подмышкой, в замшевой кобуре, уютно устроился «Вальтер PPK» калибра 7.65 мм. Он безнадежно портил линию шелкового смокинга, но в профессии Кросса испорченный костюм всегда был предпочтительнее простреленного легкого. МИ-6 отправила его сюда не ради игры, хотя за зеленым сукном он чувствовал себя увереннее, чем в кабинете М. Где-то в этом пряничном городе, пропитанном алчностью, готовился аукцион, лотом на котором выступал Армагеддон. Ему нужно было найти продавца до того, как КГБ начнет вырывать ногти, или до того, как он сам умрет от скуки. Швейцар почтительно поклонился, ожидая распоряжений. Кросс выдохнул струю дыма в безупречное небо Ривьеры. Игра началась, и ставки уже были сделаны.

Портье с лицом забальзамированного фараона вручил ему тяжелый латунный ключ от углового люкса с видом на гавань. Кросс бросил на стойку паспорт на имя Чарльза Сент-Леджера, ямайского плантатора, и небрежно распорядился насчет бутылки «Тэттинжер» сорок пятого года и ведерка колотого льда. Легенда сидела на нем так же безупречно, как и смокинг, хотя внутри все сжималось в тугую пружину. В номере пахло лавандой и старыми деньгами. Едва бой, доставивший чемоданы, исчез, растворившись в коридоре вместе с щедрыми чаевыми, Кросс приступил к делу. Он двигался бесшумно, как кот в мясной лавке. Из недр кожаного несессера появился детектор поля — угловатая черная коробочка, похожая на электробритву. Стрелка дернулась у прикроватной лампы и забилась в конвульсиях возле телефона. Улов был богатым: грубый, как советский трактор, «жучок» в трубке — работа ребят с Лубянки, и изящный микрофон размером с запонку за картиной с пасторальным пейзажем — почерк французской SDECE. Кросс усмехнулся. Пусть слушают. Он оставил устройства на месте: тишина подозрительна, а дезинформация — лучшее оружие шпиона. Он знал, что они здесь, и теперь они знали, что он знает. Партия началась. Когда в дверь постучали с шампанским, он уже стоял на балконе, наблюдая за огнями казино. Внизу, в свете фонарей, мелькнул силуэт женщины, выходящей из «Ягуара». Платье цвета полуночи, походка хищницы. Интуиция, отточенная годами выживания, шепнула ему, что эта фигура еще появится за его столом.

Золотая тишина Salle Privée нарушалась лишь сухим щелчком фишек и монотонным речитативом крупье. Кросс прошел сквозь строй зевак с безразличием хищника, вступающего на знакомую территорию. Здесь пахло страхом, пудрой и дорогими сигарами — аромат, который он находил более возбуждающим, чем любой женский парфюм. Его цель обнаружилась за первым столом баккара. Мужчина с лицом, похожим на кусок сырого теста, в котором утонули маленькие, злые глазки, держал банк. Виктор Волков. Полковник КГБ, чья любовь к электричеству и чужим пальцам была известна от Берлина до Стамбула. Перед ним высилась крепостная стена из розовых пластин по десять тысяч франков каждая. Кросс сел напротив, закуривая очередную сигарету из портсигара. Дым смешался с напряжением над сукном. — Banco, — произнес он тихо, но так, что головы повернулись. Он ставил на кон весь банк противника. Волков поднял тяжелые веки. В его взгляде мелькнуло узнавание, смешанное с презрением. Он сдал карты из «сабо» с ловкостью фокусника. Кросс даже не посмотрел на свои. Он перевернул их одним движением: девятка бубен и король пик. Натуральная девятка. Абсолютное оружие. Русский медленно открыл свои карты — восемь очков. Лицо Волкова пошло красными пятнами, но Кросс лишь слегка улыбнулся, сгребая гору фишек. Это был не просто выигрыш. Это была пощечина. За спиной русского, в тени бархатной портьеры, он заметил женщину в платье цвета бургундского вина, наблюдавшую за его триумфом с опасным интересом. Вдова. Фигуры расставлялись на доске быстрее, чем он ожидал.

Джулиан даже не взглянул на гору розовых пластин, оставшуюся на зеленом сукне. Он небрежно кивнул *chef de partie*, поручая тому позаботиться о выигрыше — жест, который оскорбил Волкова сильнее, чем любое слово. Оставив русского полковника кипеть в собственном унижении, Кросс направился прямо к бархатной тени, где его ждал настоящий приз. Женщина не отступила. Вблизи она напоминала дорогой клинок, завернутый в шелк: бледная кожа, темные волосы, убранные в строгий узел, и глаза, в которых плясали бесы. От нее пахло «Mitsouko» от Guerlain и холодной решимостью. Кросс остановился в шаге от нее, нарушая границы личного пространства ровно настолько, чтобы это выглядело как приглашение, а не угроза. — Красное на черном, — произнес он, скользнув взглядом по ее платью. — Опасная комбинация для казино, мадам... — Вэнс. Елена Вэнс, — ее голос был низким, с едва уловимым акцентом, который мог принадлежать как Будапешту, так и Буэнос-Айресу. Она не опустила глаз. — И я предпочитаю термин «кровь на бархате», мистер Кросс. Вы разделали полковника с изяществом мясника, закончившего Оксфорд. Она знала его имя. Конечно. В этой игре анонимность была мифом для дилетантов. Кросс достал портсигар, предлагая ей сигарету. Она приняла ее, позволив ему щелкнуть зажигалкой. Вспышка огня отразилась в бриллиантовом колье, стоимость которого могла бы покрыть внешний долг небольшой африканской республики. — Мясники редко пьют «Dom Pérignon», — парировал Джулиан, убирая зажигалку. — Я собирался заказать бутылку, чтобы смыть вкус дешевого триумфа. Составите компанию? Или вы здесь, чтобы добить выживших? Елена выпустила тонкую струйку дыма в потолок, и уголок ее рта дрогнул в усмешке. — Смотря что вы предложите в качестве десерта, Джулиан. Я слышала, в городе намечается аукцион, где лоты куда горячее, чем ваши карты.

Метрдотель «Le Grill», похожий на отставного дипломата, провел их к лучшему столику у самого края крыши. Крыша ресторана была раздвинута, открывая вид на черное бархатное небо, усыпанное звездами, которые смотрели вниз с холодным безразличием бриллиантов в витрине «Картье». Внизу, в гавани, покачивались мачты яхт, напоминая лес копий перед битвой. Кросс заказал *mousseline de sole* и бутылку *Château Calon-Ségur* пятьдесят третьего года. Он знал, что красное вино к рыбе — это моветон для снобов, но ему нравилась ирония: пить вино с сердцем на этикетке в компании женщины, у которой этого органа, возможно, вовсе не было. Елена ела с аппетитом хищницы, аккуратно расчленяя рыбу серебряным ножом. В мерцании свечи шрам над бровью Кросса казался глубже, а ее глаза — темнее. — Вы не похожи на плантатора, Чарльз, — произнесла она, откладывая приборы. — У плантаторов руки пахнут землей и ромом, а ваши — оружейным маслом и дорогим мылом из Джермин-стрит. Кросс сделал глоток вина. Оно было терпким, с нотками черной смородины и крови. — А вы не похожи на скорбящую вдову, Елена. Черный цвет вам идет, но траур подразумевает наличие слез, а не фишек казино. Она рассмеялась, и этот звук был похож на звон хрусталя, разбивающегося об пол. — Мой муж был скучным человеком с очень опасным хобби. Он коллекционировал секреты. После его... внезапной кончины в Дубровнике, коллекция перешла ко мне. Аукцион состоится завтра в полночь. На борту «Сирены». Она кивнула в сторону гавани, где стояла огромная черная яхта, хищная и гладкая, как акула. — Волков будет там. Он думает, что я продам коды ему. Но я предпочитаю твердую валюту идеологии. Входной билет стоит полмиллиона франков, или... — она наклонилась вперед, и аромат «Mitsouko» стал гуще, — ...или вы можете стать моим эскортом. Мне нужен кто-то, кто умеет стрелять не только глазами. Предложение висело в воздухе, соблазнительное и смертоносное, как заряженный пистолет с перламутровой рукоятью.

Пробуждение в Монте-Карло обычно напоминает подсчет убытков после кораблекрушения, но в это утро Джулиан Кросс чувствовал себя на удивление живым. Ночь с Еленой была похожа на фехтовальный поединок без масок — яростная, техничная и лишенная сентиментальной шелухи. Она любила так же, как играла в карты: просчитывая риски, но не жалея ставок. Кросс вышел на балкон, щурясь от ослепительного блеска Средиземного моря. На столике уже стоял завтрак: зеленый инжир, обжигающе горячий кофе и круассаны, которые крошились, как надежды любителей рулетки. Елена сидела в плетеном кресле, завернутая в его белоснежную сорочку. На ее коленях лежал маленький пистолет «Беретта» с перламутровой рукоятью, который она чистила с нежностью, обычно приберегаемой для домашних питомцев. — Волков будет не единственной акулой в бассейне, — произнесла она, не поднимая глаз. — На «Сирене» будет представитель «СМЕРШ», пара нефтяных шейхов и человек из Пекина. Вход только по приглашениям, и твое приглашение — это я. Она отложила оружие и взяла инжир, разломив его с влажным звуком. — Аукцион начнется ровно в полночь. До этого момента мы — просто скучающая пара, ищущая острых ощущений. Но как только лот вынесут на сцену, начнется бойня. Ты готов сменить смокинг на саван, Джулиан? Кросс сделал глоток кофе. Он был горьким и черным, как его душа. — Я предпочитаю, чтобы мерку снимали с других, дорогая. Что именно мы покупаем? Микрофильм? Коды запуска? — Крио-контейнер, — Елена улыбнулась, и в этой улыбке не было ничего веселого. — Образец вируса «Химера». Советы думают, что покупают лекарство. Они ошибаются. Ставки только что взлетели до небес. Это был уже не шантаж, а биологический апокалипсис, упакованный в подарочную обертку.

Джулиан запер дверь ванной и пустил воду из позолоченного крана — примитивный, но эффективный звуковой барьер. Из двойного дна несессера из свиной кожи он извлек компоненты полевого передатчика Type 3 MK II. Антенна, тонкая как волосок, змеей ушла в вентиляцию. Через минуту эфир наполнился ритмичным писком морзянки, прорезающим солнечную ленивую статику Ривьеры. Ответ из штаб-квартиры пришел через сорок минут, пока Елена принимала душ в соседней комнате. Кросс расшифровал группы цифр, используя одноразовый блокнот, спрятанный внутри нераспечатанной пачки сигарет. Текст был сухим, как мартини в «Dukes», и куда более смертоносным. «ХИМЕРА ПОДТВЕРЖДЕНА. ГЕНЕТИЧЕСКИЙ ФАГ КЛАССА А. СМЕРТНОСТЬ 100%. ВРЕМЯ ИНКУБАЦИИ — 6 ЧАСОВ. ПРИКАЗ: ЗАХВАТ КОНТЕЙНЕРА. ПРИ НЕВОЗМОЖНОСТИ — ПОЛНОЕ УНИЧТОЖЕНИЕ ОБЪЕКТА, НОСИТЕЛЯ И СВИДЕТЕЛЕЙ. СТАТУС 00 АКТИВИРОВАН. УДАЧИ». Кросс сжег полоску бумаги в тяжелой фарфоровой пепельнице, наблюдая, как черные хлопья пепла исчезают в водовороте слива вместе с мыльной пеной. Приказ М. был не просто разрешением на убийство; это была индульгенция на бойню. Он посмотрел на свое отражение в зеркале. Лицо осталось прежним — маска скучающего плейбоя, — но глаза цвета штормовой Атлантики теперь смотрели с холодной решимостью палача. Время для флирта и баккара истекло. До полуночи оставалось двенадцать часов, и их нужно было потратить с умом.

Джулиан оставил Елену в прохладном полумраке номера, сославшись на необходимость «проветрить голову» и купить сигарет. Через час он уже лежал в густых зарослях жесткого, пахнущего кошачьей мочой кустарника на склоне мыса Мартен, нацелив монокуляр Zeiss на черную тушу «Сирены». Яхта напоминала не столько судно, сколько плавучий мавзолей для диктатора средней руки. Гладкие, хищные обводы, тонированные стекла, за которыми угадывалось движение теней. Кросс медленно перевел фокус, изучая палубу. Охрана была профессиональной — не наемники-любители в футболках, а крепкие ребята с военной выправкой, чьи пиджаки топорщились в районе подмышек. Советский спецназ в отпуске. Они двигались по палубе с размеренностью метронома, перекрывая сектора обстрела. Солнце пекло спину сквозь льняную рубашку, пот стекал по виску, смешиваясь с пылью. Кросс методично отмечал детали: камеры наблюдения по периметру, гидролокатор, опущенный с кормы — защита от аквалангистов, — и, что самое интересное, график смены караула. Каждые сорок минут. В момент передачи поста на кормовой платформе возникала «мертвая зона» ровно на сто двадцать секунд, пока новая смена проверяла связь, а старая закуривала. Это была не просто брешь в броне; это было приглашение. Кроме того, он заметил сервисный люк у ватерлинии, через который на борт загружали ящики с льдом и деликатесами. Повара, как известно, редко бывают героями, а их входы охраняются хуже, чем каюты владельцев. Кросс сложил монокуляр и стряхнул с брюк сухие иголки. У него была карта, расписание и маршрут. Оставалось лишь выбрать инструмент для вскрытия этой устрицы.

Джулиан вернулся в прохладное, пахнущее лавандой святилище номера, оставив пыль и жар мыса Мартен за порогом. Пока горячая вода смывала соль со сбитых о камни коленей, он прокручивал в голове схему «Сирены». У него было два пути: парадный вход, вымощенный ложью, и черный ход, пахнущий рыбьей чешуей. Оба вели в пасть к зверю. Выйдя из ванной, он сбросил полотенце и приступил к ритуалу, который успокаивал его больше, чем любая молитва. «Вальтер» лежал на стеклянном столике в разобранном виде, похожий на анатомический атлас насилия. Кросс смазал возвратную пружину единственной каплей масла, запах которого — резкий, минеральный — мгновенно перебил аромат дорогого мыла. Он собрал пистолет вслепую, наслаждаясь холодным щелчком затвора. Магазин был полон: семь патронов с экспансивными пулями, надпиленные крест-накрест для максимального урона мягким тканям. Варварство, конечно, но Волков вряд ли оценит джентльменский подход. Одевание было не менее тщательным. Шелковые носки, сорочка с двойными манжетами, в одну из которых он вложил запонку со стальной струной внутри. Смокинг сел как влитой, скрывая тяжесть кобуры под левой рукой, хотя Кросс чувствовал ее, как чувствуют опухоль. Елена вышла из спальни, и воздух в комнате сгустился. На ней было платье цвета изумруда и яда, открывающее спину, но скрывающее намерения. Она выглядела великолепно — и опасно хрупко. Когда она потянулась к графину с водкой, горлышко звякнуло о край бокала. Дрожь была едва заметной, микроскопической, но для Кросса она звучала как сирена воздушной тревоги. — Я готова, — сказала она, залпом опрокинув стопку. Ее глаза блестели слишком ярко. — Ты дрожишь, — заметил Джулиан, застегивая часы. — Страх — плохие духи для такого вечера, Елена. Они перебивают «Guerlain». Она резко поставила бокал. — Это не страх, это предвкушение. Волков ждет меня. Если я не появлюсь у трапа, он заподозрит неладное. Но если ты пойдешь со мной... нас обыщут. Твой «Вальтер» останется в корзине для зонтиков. Кросс посмотрел на нее, взвешивая риски. Она была его билетом на борт, но этот билет мог сгореть в любую секунду.

— Вы будете наживкой, дорогая, а я — крючком, — произнес Джулиан, проверяя, как «Вальтер» выходит из кобуры. — Рыба всегда смотрит на блесну и не замечает стали, пока та не вонзится в жабры. Елена кивнула, и в ее глазах мелькнуло что-то похожее на облегчение. Ей предстояло играть роль, к которой она привыкла — роль трофея, в то время как Кроссу оставалась работа мусорщика. Они расстались у пирса: она пошла к сияющему трапу под руку с призраком своего страха, а он растворился в маслянистой темноте портовых коммуникаций. Вода в гавани пахла дизелем, дохлой рыбой и деньгами, которые не пахнут только в поговорках. Кросс двигался по узкому техническому выступу вдоль ватерлинии «Сирены», стараясь не думать о том, что один неверный шаг превратит его смокинг в мокрую тряпку. Расчет оказался верным: ровно в 23:52 охрана на корме сменилась. Пока двое громил в плохо сидящих пиджаках передавали друг другу посты и прикуривали сигареты, Кросс скользнул к сервисному люку. Замок был примитивным — стандартная морская защелка, рассчитанная на честность портовых грузчиков, а не на навыки агента с двумя нулями. Щелчок потонул в плеске волн. Джулиан просочился внутрь, как капля ртути, и бесшумно затворил за собой люк. Внутри пахло лимонами, свежей выпечкой и холодом фреона. Он оказался в провизионной кладовой. Стеллажи ломились от ящиков с «Krug» 1947 года и банок с белужьей икрой — провиант для последнего пира перед чумой. Сверху, сквозь стальной потолок, доносились приглушенные звуки струнного квартета и стук каблуков. Бал начался. Кросс отряхнул невидимую пылинку с лацкана. Он был внутри, сухой и вооруженный, в самом сердце вражеского лагеря. Теперь оставалось найти, где Волков прячет свой «ящик Пандоры», прежде чем кто-то спустится за очередной бутылкой шампанского.

Холод рефрижераторной комнаты был бодрящим, как пощечина любовницы. Джулиан двигался среди стеллажей с «Krug» и банками фуа-гра, оставляя на полу мокрые следы, которые тут же стирал носовым платком. В дальнем углу, за ящиками с персиками, он обнаружил то, на что рассчитывал: узкую дверь в служебную раздевалку. Удача, эта капризная дама, сегодня явно решила задержаться в его постели. Внутри пахло крахмалом и дешевым табаком «Gauloises». Кросс действовал быстро, срывая с себя мокрую, пропитанную портовой грязью одежду. Через две минуты безупречный смокинг с Сэвил-роу был похоронен на дне корзины для грязного белья, а его место заняли черные брюки с атласными лампасами и белый китель стюарда. Ткань была грубее, чем он привык, но анонимность, которую она даровала, стоила дороже любого шелка. «Вальтер» занял место за поясом, прикрытый жесткой тканью кителя. Кросс проверил карманы: пачка спичек, мятая купюра и, о чудо, магнитная карта-ключ — универсальный пропуск в мир служебных помещений. Он пригладил волосы перед мутным зеркалом. Из стекла на него смотрел не Джулиан Кросс, а безликий слуга, чье существование замечают лишь тогда, когда в бокале заканчивается лед. Он вышел в коридор, подхватив с ближайшего столика серебряный поднос. Теперь он был невидимкой. Никто не смотрит в лицо человеку, который подает напитки; все смотрят только на то, что у него в руках.

Джулиан толкнул тяжелые двери красного дерева и шагнул из стерильной прохлады коридора в густое, пряное облако порока. Главный салон «Сирены» напоминал аквариум для самых опасных хищников планеты: воздух здесь был густым от дыма сигар «Montecristo», тяжелых духов «Joy» и запаха человеческой алчности, который ничем не отличается от запаха несвежего мяса. Он двигался сквозь толпу с плавностью призрака, держа серебряный поднос на уровне груди как щит. Никто не смотрел ему в лицо. Для этих людей — оружейных баронов, продажных генералов и нефтяных магнатов — он был лишь мебелью, способной подавать охлажденный «Taittinger». Это была идеальная маскировка: высокомерие гостей делало его невидимым. Елена обнаружилась в центре зала, у рояля. Она сидела на высоком табурете, держа бокал мартини так, словно это был скипетр. Волков стоял рядом, положив тяжелую руку на спинку ее кресла — жест собственника, от которого у Кросса зачесались костяшки пальцев. Русский полковник потел; капли влага блестели на его широком лбу, как роса на могильной плите. Кросс скользнул ближе, наполняя бокалы двух мужчин, обсуждающих поставки урана с обыденностью домохозяек, говорящих о ценах на молоко. — «Лед» доставят в каюту владельца через десять минут, — голос Волкова прорезал шум вечеринки, тихий и резкий, как треск ломаемой кости. Он наклонился к уху Елены, но Джулиан, застывший с бутылкой над соседним столиком, слышал каждое слово. — Как только «Синдикат» подтвердит перевод, мы откроем контейнер. Я хочу, чтобы они увидели товар лицом. Джулиан аккуратно промокнул горлышко бутылки салфеткой, не пролив ни капли. Десять минут. «Лед» — это контейнер. Каюта владельца — верхняя палуба, изолированный сектор. Пазл сложился с пугающей четкостью. Волков собирался устроить демонстрацию смерти прямо здесь, посреди океана шампанского.