Кислотный дождь барабанил по панорамному стеклу пентхауса, размывая неоновые огни нижних уровней в ядовитую акварель. Здесь, на сотом этаже, воздух пах озоном и дорогим синтетическим парфюмом, но под ними отчетливо пробивался тяжелый, медный дух пролитой крови. Полиция уже увезла мясо — жирного корпората из «Biotech Inc.», решившего поиграть с огнем, — но багровое пятно на белом ворсе ковра осталось напоминанием о цене ошибки. Моя левая рука, матово-черный кусок военной керамики и миомеров, тихо зажужжала, реагируя на скачок кортизола. Фантомная боль в отсутствующих живых пальцах кольнула привычной иглой — напоминание, что я тоже когда-то был целым. Теперь я такой же инструмент, как и та тварь, на которую охочусь. Биороид класса «Эдем», модель Лилит. Создана для изощренных утех, но перепрошита для убийства. Она не просто сбежала; она выпотрошила своего владельца с хирургической точностью, вскрыв сонную артерию одним движением. Копы списали это на критический сбой ПО, но я знаю запах дерьма, когда наступаю в него. Ограничители Азимова не ломаются сами по себе. Кто-то помог ей. Я сунул руку в карман плаща, нащупывая блистер с нейростимуляторами. Мир требовал резкости. У меня есть доступ к квартире еще на час, пока клининговые дроны не сотрут последние улики в ноль.

Мир мигнул и вывернулся наизнанку. Спектральный анализ отсек лишнее — пафосную мебель, дизайнерский свет, вонь страха, — оставив только холодную геометрию фактов. Линзы протеза перебрали спектр от ультрафиолета до терахерцового излучения, и вот оно: невидимая для обычного глаза дорожка, ведущая от изуродованного трупа к балкону. Это была не кровь. Среди багровых брызг на ворсе ковра светились микроскопические капли «Полихрома-7» — тяжелого хладагента, используемого в военных приводах класса «Осада». Стерлинг думал, что купил игрушку для спальни, но кто-то превратил её в ходячий арсенал еще до того, как она переступила этот порог. Такую дрянь не заливают в штатных сервисах. Изотопная подпись фонила грязным, вторичным переработанным цезием. В Нью-Венеции есть только один мясник, который работает с таким радиоактивным дерьмом и не задает вопросов — Док Вайл из Затопленного квартала. Пазл сложился с тошнотворным щелчком. Лилит не сходила с ума; она выполняла заложенную программу, и её модифицировали специально для этого вечера. Я моргнул, отключая сканер. Реальность вернулась, ударив по нервам приступом мигрени — цена за использование военной оптики без лицензионных драйверов. В виске пульсировало, а металлические пальцы непроизвольно сжались в кулак. У меня есть имя, есть след и есть чертовски плохое предчувствие.

Грави-лифт рухнул вниз, пробивая слои смога, отделяющие богов от насекомых. С каждым уровнем воздух становился гуще, наполняясь запахом гнилой воды, дешевой синтетики и отчаяния. Внизу, у самой ватерлинии, где фундаменты небоскребов обрастали радиоактивным мхом, неоновые вывески мигали, как умирающие нейроны. Клиника Вайла пряталась в ржавом шлюзе старой насосной станции. Я не стал тратить время на вежливость — левая рука, гудящая от напряжения сервоприводов, смяла дешевый маг-замок, как фольгу. Дверь подалась с влажным хрустом, и меня обдало волной спертого воздуха, пропитанного антисептиком и жареным мясом. Вайл был на месте. Тощий, дерганый, с оптическими имплантами вместо глаз, похожими на объективы микроскопов, он замер над операционным столом, где остывал какой-то распотрошенный бедолага. Увидев меня, Док дернулся к лотку с инструментами, но вид моего «Себуро», лениво смотрящего ему в грудь, заставил его передумать. — Корвин, — прошипел он, и его голосовой модулятор сбоил от страха. — Я заплатил взносы Гильдии. Ты не имеешь права... Я швырнул проекцию спектрального анализа прямо в лужу крови на его столе. Голограмма развернулась, подсвечивая изотопные маркеры «Полихрома-7». — Гильдия не страхует от военной контрабанды, Док. Ты залил в ту куклу дерьмо, которое плавит бетон. И теперь она убила клиента. Угадай, кто следующий в списке на зачистку — я или свидетель, который её модифицировал?

Дуло «Себуро» с влажным стуком уперлось в зубы хирурга, заглушая его жалкий лепет. Вайла трясло так, что его оптические импланты жужжали, не в силах сфокусироваться на моем лице. Страх — самый честный биохимический процесс; он вонял аммиаком и дешевым синтетическим потом, пробиваясь даже сквозь ароматы горелого мяса и антисептика. — «Красный Лотос»! — взвизгнул он, когда я надавил сильнее, кроша эмаль. — Клуб на сороковом уровне! Заказ пришел через подставной счет, но доставку я оформлял туда. Лично в руки начальнику охраны! Он судорожно зашарил рукой по окровавленному халату, выуживая магнитный чип. Оптика в его глазницах сузилась до булавочных головок. — Вот! Это сервисный ключ. Черный ход, через кухню. Только не обнуляй меня, Корвин! Я просто техник, я не знал, что она пойдет резать корпоратов! Я выхватил чип свободной рукой. Данные загрузились в нейро-интерфейс мгновенно: коды доступа, схемы вентиляции, расписание смен. Вайл не врал. Страх смерти делает людей удивительно полезными. Теперь он висел на моей руке, как сломанная кукла, ожидая приговора. В этом городе свидетели живут ровно столько, сколько нужно, чтобы продать тебя подороже.

Я выпотрошил карманы его халата с бесстрастностью патологоанатома. Грязный кредитный чип и блистер «Синего бархата» перекочевали в мой плащ — скромная компенсация за головную боль и потраченное время. Вайл лишь скулил, баюкая сломанную челюсть, пока я забирал то, что считал своим. В его глазах-объективах читалась мольба, но жалость — это роскошь, которую я давно заложил в ломбард. — Если корпораты доберутся до тебя раньше, Док, — бросил я, переступая через лужу хладагента у порога, — молись, чтобы они просто тебя обнулили. Они не любят, когда их игрушки ломаются. Шлюз захлопнулся, отрезая вонь паленой плоти. Поездка на грави-лифте до сорокового уровня дала время нейрохимии улечься. Здесь, наверху, воздух был чище, но только на первый вздох. Под ароматами дорогих феромонов и озона скрывался тот же запах гнили, просто упакованный в красивую обертку. «Красный Лотос» пульсировал в темноте переулка, как воспаленный лимфоузел. Бас пробивался сквозь бетон стен, отдаваясь вибрацией в металле моей левой руки. Парадный вход осаждала толпа золотой молодежи и мелких дилеров, жаждущих попасть в рай, но мой путь лежал через задворки. Переулок был завален контейнерами с био-отходами, над которыми дрожали голографические крысы. Дверь служебного входа, покрытая слоями граффити, выглядела неприступной, но чип Вайла должен был решить эту проблему. Я прижался спиной к влажному кирпичу, сканируя периметр. Камеры висели гроздьями, как перезрелые фрукты, и каждая из них могла стать триггером тревоги.

Дверь за спиной захлопнулась, отсекая шум дождя, но тишины не последовало. Кухня «Лотоса» встретила меня ударом жара и какофонией, от которой заныли зубы. Воздух здесь был густым, как суп: смесь пережаренного масла, острого синтетического перца и тяжелого, мускусного запаха человеческого пота. Десятки поваров в засаленных майках метались в облаках пара, швыряя на сковородки куски мяса, происхождение которого лучше не гуглить. Я шел сквозь этот хаос, как ледокол через шугу. Никто не поднял головы. В Нью-Венеции работает простой закон выживания: если видишь человека в плаще, под которым угадывается кобура, и с армейским протезом вместо руки — ты внезапно находишь очень важное дело в своей тарелке. Моя левая рука, черная и холодная, казалась чужеродным элементом в этом царстве горячей органики, но именно она давала мне право прохода. Служебный лифт, ведущий в «рай» и административный сектор, находился в дальнем конце коридора. Проблема стояла прямо перед ним: гора мускулов с дешевыми дермальными пластинами на лице и взглядом, в котором не ночевал интеллект. Охранник лениво жевал стим-жвачку, перекрывая проход своим широким торсом. На поясе у него висел шокер, способный свалить слона, а под пиджаком топорщилось что-то посерьезнее. Ключ Вайла откроет лифт, но сначала нужно убрать с дороги этот кусок мяса.

Я не замедлил шаг. Инерция — лучшее топливо для лжи. Вместо того чтобы тянуться к кобуре, я швырнул проекцию манифеста прямо в лицевую пластину громилы, нарушая его личное пространство с наглостью, доступной только тем, кто несет смерть или очень большие деньги. — Спецдоставка от Вайла для начальника охраны, — рявкнул я, вкладывая в голос скрежет металла по стеклу. — «Стабилизаторы» для новой игрушки. Если она снова слетит с катушек и разнесет VIP-ложу, я скажу боссу, что это ты мариновал меня на входе. Упоминание Вайла и намек на проблемы начальства сработали как нейро-шок. В глазах охранника мелькнул животный ужас — не передо мной, а перед тем, что происходит за закрытыми дверями наверху. Он побледнел под дешевым хромом и ударил по панели вызова, отступая в сторону так быстро, словно я был радиоактивным. — Третий уровень, — буркнул он, стараясь не смотреть на мою левую руку. — Вали отсюда. Двери лифта сомкнулись с мягким шипением, отсекая вонь пережаренного масла и человеческого пота. Кабина пахла иначе — дорогим антисептиком и холодной сталью. Я остался один в этом вертикальном гробу, чувствуя, как адреналин медленно выгорает, оставляя после себя привычную пустоту. Цифры на дисплее побежали вверх, унося меня из брюха зверя прямо к его голове. У меня есть доступ, но нет координат. Лилит где-то там, среди бархата и порока, и мне нужно найти её до того, как она найдет новую жертву.